Форум » Archive of questionnaires » [Lilian Kennedy] » Ответить
[Lilian Kennedy]
Lilian Kennedy: Полное имя персонажа: Lilian Jessamine Kennedy//Лилиан Жессамин Кеннеди. Второе имя часто произносят/записывают неправильное, вследствие чего Лилиан становится Жасмин. Но она не жалуется. Сокращения, как таковые, не признает, но кто ее будет спрашивать? Возраст: Лилиан девочка большая. Лилиан уже двадцать один год от роду. Лилиан уже совершеннолетняя и ей можно пить//курить//ругаться матом. Внешность: miss leighton meester. Место учебы/работы. у почти_идеальной девочки должна быть почти_идеальная жизнь. обучается в университете Торонто на факультете международных отношений. Пробный пост: внешний вид: нечто относительно похожее на короткую пижаму, поверх накинута безразмерная мужская толстовка. Всю жизнь, слышишь, всю свою жизнь я ломала стереотипы, вечно что-то кому-то доказывала. Началось все с того, что я была первой дочерью Флер и Билла. Маленькая девочка со светлыми, чуть жиденькими волосами, и глазами цвета лазурного неба. Все почему-то видели во мне лишь дочку вейлы. А я не хотела этого. Я черт подери, хотела быть просто собой. Я была готова смириться с вечным желанием мамы вырастить из меня настоящую, чистокровную леди. Жаль только, что до чистокровности мне далеко. Я получеловек. Странно звучит, правда? Я получеловек-полувейла. И я совершенно не горжусь этим. В школе мне всегда приходилось всем доказывать, что я – это я. Что я это не просто племянница мальчика-который-помогал-спасать-Волшебный-мир. Мне приходилось всем доказывать, что я не использую обаяние вейлы, чтобы завести себе друзей, которых у меня, собственно говоря, и не было. Девочки с факультета панически боялись того, что я уведу их парня. Поэтому дружили со мной, но никогда не говорили о личном. О том, что наболело. Или же, не дружили вообще. Но знаешь, я не плачу и не огорчаюсь. Я их вполне понимаю. Да и не нужны были мне эту пустые женские разговоры о том, о сем. Не нужны мне разговоры о долбанном мироустройстве, которое давным-давно полетело ко всем чертям. Мне ничего не нужно от них. От тебя. Хотя, со вторым ты поспоришь, я знаю это. Ты ведь…. Почти что я. Только в мужском обличии. Сколько себя помню – ты был рядом. Рядом и все. Ты всегда защищал меня. Помогал. Даже несмотря на то, что где-то глубоко в душе презирал меня. Я знаю и об этом, не удивляйся. Порой у тебя все написано на лице. Смешно, да? Ты не любил меня за то, что я училась на другом факультете. Что я, девушка, у которой на лбу с детства был выгравирован Гриффиндор, учится на Рейвенкло, и ничуть не сожалеет об этом. А зачем? Таких как я в рядах красных полно. И все они мои братья и сестры. Мне постоянно приходилось всем доказывать, что мы просто друзья. Мне постоянно приходилось уверять собственную мать в том, что между нами ничего нет. Я ведь всю жизнь боялась тебя потерять. Я ведь всю жизнь боялась рассказать что-нибудь Флер, потому что знала – она не одобрит этого. Она начнет сравнивать тебя с другими, говорить, что ты полуоборотень. Почему-то отца с матерью это не останавливало, когда они поженились. Когда я спрашиваю об этом у Флер, она отвечает, что уже тогда любила. А я не знаю что это такое – любовь. Не знаю? Она правда так думает? Она правда считает, что я настолько глупа? Она правда считает, что я никогда не любила? Она права. Да. Как бы ни было больно мне это признавать. Я не любила. Я симпатизировала, привязывалась. Я ходила очарованная, и порой это могло продолжаться несколько дней. Я не любила, нет. Я не любила по-взрослому. Я не смотрела ни на кого так, как смотрят друг на друга мои родители. Моей первой детской, чистой и искренней любовь был ты. Мальчик метаморф с волосами, которые меняли свой оттенок так же часто, как идет в Англии дождь. Я помню как они становились пунцовыми, синими, черными, и даже желтыми. Я называла тебя своим солнышком. Помнишь? Всю жизнь я доказывала своей семье, что я не просто девочка блондинка с синими глазами. Всю жизнь мне приходилось добиваться всего самой. Без чьей либо помощи. Потому что я хотела понять, а какого это – быть сильной? Я протестовала. Ругалась. Чаще всего с прабабушкой, которая вычеркнула меня из своей жизни. Помнишь, какие длинные у меня были волосы? Они доходили до бедер, и я гордилась ими так же сильно, сколько мучилась. Ты всегда видел меня с аккуратно заплетенным колоском, перевязанным лентой цвета твоих глаз. Но ты заметил ее не сразу. А когда заметил, я соврала, сказав, что это просто мой любимый цвет. Я почти солгала. Тебе. А я ведь никогда этого не делала. Затем, стоя в туалете, я, с помощью канцелярских ножниц, обрезала свои волосы. Я просто хотела пойти наперекор всем. А потом долго плакать. Мне было это жизненно необходимо. Захлебнуться в собственных слезах, а потом задышать так часто, что голова начнет кружиться. Затем я прокрасилась. Стала такой, какой ты привык меня видеть. Ты был единственным, кто понял меня в тот момент. Ты был единственным, кто встретив меня не закричал. Не стал обвинять мен в том, чего я не совершала. Они ведь с детства учили меня быть собой. Я и была собой. Просто не такой, какой они привыкли видеть меня. Солнечные лучи просачивались сквозь занавески и начинали скользить по светлой коже, по чуть курносому носу, каштановым волосам. Еще миг, и солнце безжалостно забило в лазурные глаза девушки, сидящей на кровати в окружении сотен вещей, которые давно пора было собрать в чемодан. Мари глубоко вздохнула, и, отбросив в сторону одеяло, прикрывавшее ее босые ноги, поднялась с кровати. Ее нелюбимый день – тридцать первое августа. День, когда их «Ракушка» превращалась в сумасшедший дом. Совсем как «Нора» в Рождество. Отец носился по всем этажам в поисках своего кейса, мать бегала по комнатам, разнося детям их только что постиранные мантии, Доминик то и дело вертелась возле Мари Виктуар, в попытке вновь зацепить старшую сестру за больное место, а Луи, удобно устроившись в гостиной, перебирал новые учебники, прикидывая, какие из них можно будет оставить дома. И так каждый год. Каждый год, словно дежавю, повторялся вновь и вновь. Голова начинает идти кругом. Хочется отдохнуть. Забыть о том, что завтра покидаешь родной дом до осенних каникул. Забыть о том, что ты ждешь кого, кто так и не придет. Не придет, потому что слишком занят. Не придет, потому что ты давно поняла, что времени у него на тебя нет. Это вполне естественно, ведь он уже не студент, а ты все еще числишься в рядах учеников Хогвартса. Для нее тридцать первое августа в последние два года стало днем вечного «он_придет. он_обязательно_придет.» Днем вечного ожидания, а потом беспокойного сна, и такого же утра. С того момента, как его приняли на стажировку в Аврориат, он все чаще и чаще стал забыть о своих обещаниях, стал все чаще и чаще, правда не со зла, разбивать ее мечты на миллионы осколков, которые потом больно впивались в кожу. В сердце. Но она не злилась и не винила его. Лишь печально улыбалась и смахивала одинокую слезу со щеки. Она не могла злиться на него, правда. По крайней мере, потому, что их отношения всегда граничили где-то между дружбой и любовью. Она нее имела на него прав. Не имела права его ревновать к молоденьким секретаршам, что ежедневно вертелись возле него в Министерстве Магии. Мари знала об этом, потому что часто навещала Теда летом, в попытке вытащить его из душного офиса. Хотя бы в парк. Хотя бы… Раньше это звучало не так смешно. Она не имела права злиться на него за то, что он не приходит к ним по вечерам, как это было раньше. Он ведь занят. Он ведь молодой и перспективный аврор, которому пророчат поистине грандиозное будущее. Она слышит, как мать кричит на Луи, и спрашивает Доминик, все ли вещи она собрала. Мари фыркает, заранее зная, что сестра обязательно соврет, чтобы угодить Флер. Она сама так часто делала. Виктуар Босые ноги касаются холодного пола. Она встает с кровати и идет к окну. Но спотыкается о чемодан и падает на пол, при этом больно ударившись локтем и расцарапав ладонь правой руки в попытке ухватиться за воздух. Как глупо. Нужно собрать багаж. Потому что завтра на это просто не будет времени. Нужно просто покидать вещи в чемодан, можно даже не складывая, а потом отправится дальше писать чертово прощальное письмо. Но ведь она его не закончит. Она снова допишет до последней строчки, а потом, скомкав пергамент, выбросит его в урну. Или запечатает в конверт и уберет в ящик с пометкой «до востребования». Он не увидит его. Да и с чего бы это Люпину нужно знать, как ей плохо? Как будто бы в его жизни итак проблем не хватает. А тут еще она со своими вечными истериками, и желаниями не быть как_все. -Утром твой отец заберет чемодан. А сейчас ложись спать, и выспись. Я уверена, вы точно встретитесь на вокзале. – у Флер была глупая привычка заходить к Мари в комнату перед сном и тушить свет. Она появлялась как-то тихо и незаметно, коротко улыбалась и желала спокойной ночи. Мари любила мать. Но все-таки, она была папиной дочкой. -Да-да, конечно. – покорно соглашается Виктуар, и включает настольную лампу. Царство Морфея не стремилось открыть перед ней свои врата, а считать овец, баранов, и прочий крупнорогатый скот для ускорения сего процесса она не хотела. Она садится на широкий подоконник, и прислоняется лбом к холодному стеклу. Пытается вглядеться куда-то вдаль, но, вся романтика и трагичность растворяются в воздухе тогда, когда Мари понимает, что забыла надеть сегодня линзы. Смешно, правда? Она не знала сколько было времени. Она не мечтала завтра уехать в Хогвартс. Ей было… все равно. Вот так. И не потому, что ей там не нравилось, или ее там не уважали. Она просто переросла тот возраст восхищения школой, и теперь просто там училась. Это ее последний год там. А потом… Потом будет шаг в неизвестность. Она ведь так и не решила, кем хочет быть. Она не хочет быть великим игроком в Квиддич, как ее товарищи по команде, она не хочет стать блестящим аврором, как сами_знаете_кто, она не хочет стать колдомедиком, как половина ее двоюродных братьев и сестер. Родители не желают помогать ей с выбором, говоря, что она сама решить. Будь на то воля Мари – она бы просто уехала в Верону, где осталась бы жить. Навсегда. Город вечных Ромео и Джульетты, Монтекки и Каппулетти. А Вики она такая, ванильная, немного воздушная, живущая в мечтах, но слишком часто обитающая на земле. Немного истерична. Совсем чуть-чуть. О стекло что-то со звоном ударяется, а затем летит вниз, и Виктуар отчетливо слышит звук падения. Она опускает взгляд и вниз. И все. Этого было достаточно, чтобы сердце пустилось в бешенный пляс, разгоняя кровь по венам_капиллярам. Она пытается открыть ставни, но их, как назло заело. Начинает напоминать дешевый магловский фильм. Она пытается жестами объяснить ему, что сейчас спустится. Лишь бы не разбудить отца. Лишь бы Доминик спала. Захотелось помолиться всем Богам сразу и одновременно. Захотелось попросить, чтобы пол и ступеньки не скрипели, чтобы дверь не хлопала, чтобы она ненароком не упала с какой-нибудь второй ступеньки, не зацепила подставку для зонтиков. Лишь бы, лишь бы, лишь бы. Она накидывает на себя мужскую толстовку, что подарила ей Роза, зная ее любовь к таким вещам, и тихо спускает вниз. Она слышит приглушенный храп отца из родительской комнаты, и облегченно вздыхает, надеясь, что он спит крепко. -Ты… Ты сумасшедший. Ты ведь знаешь, что отец убьет тебя, узнай, что я сейчас здесь. – Мари сбегает с порога, и обнимает Тедди, сокращая расстояние между их телами до минимума. Тодди. Ее Тедди. Он здесь. Рядом. И ночь кажется уже не такой темной. И хочется сказать все и сразу. Но слова словно застряли на языке. Она касается губами его скул, лба, подбородка. Всего до чего может дотянуться. Запускает пальцы ему в волосы, и перебирает их. Но почему-то старательно избегает его губы. –Ты не представляешь, как я по тебе скучала. И, по правде сказать, не думала, что ты приедешь, учитывая важность твоей новой работы. – она театрально закатывает глаза, и прячет за ухо выбившуюся прядь волос. Мари испытывает какую-то детскую радость находясь рядом с Тедом. Это нельзя объяснить это не поддается описанию. Просто они дышат одним воздухом на_двоих. Ваше имя или ник: red-blue baby к вашим услугам. Связь: известна.[quote]leighton meester - lilian kennedy[/quote]
Ответов - 1
Michelle Fourier: принята. добро пожаловать. приятной игры
полная версия страницы